Читать книгу "Жаркая осень 1904 года  - Александр Харников"

– Нет, ваше императорское величество, – возразил Циолковский, – несмотря на свой несколько больший вес, металлическая оболочка управляемого аэростата (этим термином Циолковский пользовался вместо слова дирижабль) будет значительно прочнее матерчатой, что обеспечит ему большую безопасность.

– Возможно, что это так, – согласился император, – но установить истину способна только практика, которой пока нет, ибо никто еще не построил дирижаблей с оболочкой из гофрированного металла. Но я, собственно, позвал вас не за этим, точнее, не только за этим. В настоящий момент в Санкт-Петербурге организуется Центральный аэрокосмический институт, в котором вам предлагается должность заведующего кафедрой теоретической космонавтики. Главным научным руководителем этого института уже согласился стать ваш хороший знакомый, профессор Московского университета Николай Егорович Жуковский.

Сразу скажу, что мы хорошо понимаем, что космонавтика и аэронавтика – это очень важные области человеческого знания. Более того, исходя из имеющихся у нас сведений, недавно наступивший для нас ХХ век станет веком полетов, в том числе и в космическом пространстве. А значит, что все то, о чем вы писали в своих теоретических работах, должно быть как можно быстрее воплощено в жизнь.

К примеру, уже сейчас необходимо исследовать поведение летящих со сверхзвуковой скоростью артиллерийских снарядов крупного калибра. Но для Главного артиллерийского управления эта работа несколько необычная, поэтому за помощью они будут обращаться в ваш институт, для чего в нем будет построена аэродинамическая труба, в которой можно исследовать поведение снарядов, летящих с огромной скоростью. Воздух – это плотная среда, и изменив форму снаряда на оптимальную, можно добиться почти двойного увеличения дальности, не меняя ни массу, ни начальную скорость. И таких вопросов будет еще множество, в том числе касающихся и реактивного движения. Почти восемьдесят лет назад генерал Засядько на одной интуиции создал свои знаменитые боевые ракеты на черном порохе, которые с того времени ни разу не совершенствовались. И эта работа тоже должна быть выполнена вашим институтом совместно с Главным артиллерийским управлением. Помимо создания больших ракет на жидком топливе, требующихся для исследования космического пространства, надобно кропотливо совершенствовать и малые твердотопливные ракеты, потому что только так можно получить многие необходимые для большой работы научные и технические знания.

– Но, ваше императорское величество, – взмолился Циолковский, – но почему все перечисленные вами работы имеют исключительно военное направление? Неужели нельзя сделать так, чтобы все новые знания служили людям на мирном поприще, а не превращались бы во все более и более совершенные орудия смертоубийства?

– К сожалению, господин Циолковский, – покачал головой император, – нам известно и то, что наступивший ХХ век будет не только веком полетов, но и веком кровопролитных войн, которые человечество позже назовет мировыми. И победит в этих войнах та страна, которая загодя сумеет оснастить свою армию самым мощным оружием. Должен сказать, что зачастую вопрос в этих войнах может стоять о существовании русских как народа. Впрочем, если вы примете мое предложение, такие вопросы не будут волновать вас никоим образом, ибо вашим делом будут только теоретические вопросы, а их практическим воплощением займутся совсем другие люди, молодые гении, пока еще мало кому известные. Если вы согласны заняться научной работой в новом институте, то мои секретари немедленно приступят к оформлению всех необходимых для этого бумаг. Если же нет, то вы уедете обратно в Калугу, где продолжите заниматься этими вопросами на любительском уровне, и никто и никогда ни в чем вас не упрекнет. И десять тысяч рублей тоже останутся при вас.

Циолковский встал и поклонился императору.

– Ваше императорское величество, – сказал он, – я согласен на ваше предложение и благодарен вам за то, что вы мне его сделали.

15 (2) января 1905 года, утро.

Франция, Пикардия,

департамент Сомма, Амьен.

Писатель-фантаст Жюль Верн

Как всегда, в пять утра, сев за письменный стол, я задумался о том, куда катится мир. Вся эта история началась полгода назад, когда через Ла-Манш прокатился паровой каток русской эскадры адмирала Ларионова. В тот день фантастика стала реальностью, невероятное – очевидным, а литературные герои шагнули в жизнь со страниц моих книг. Сам я этого не видел, потому что из-за прогрессирующего диабета почти ослеп и лежал в постели. Но все равно мне был слышен ужасный шум, словно за моим окном бушевал рукотворный ураган, а также дикий вой, будто миллион диких котов разом драли глотки, готовые вцепиться друг в друга. Свидетелем и очевидцем всего происходившего был мой сын Мишель, который крикнул, что это на лужайку возле нашего дома садится светло-серый, огромный, как сарай, винтокрылый аппарат с красными пятиконечными звездами на боковых килях и бело-синим Андреевским флагом на середине борта.

Такой удивительный аппарат мог прилететь только с одного из кораблей знаменитой эскадры адмирала Ларионова, которая, как я уже говорил, в те дни как раз проходила Ла-Маншем и неподалеку от нас. Этот Ларионов казался мне одним из героев моих книг – какой-то странной смесью благородного капитана Немо и свирепого, обиженного на весь мир Робура-завоевателя. В его руках была сосредоточена огромная мощь, и он пользовался ей не моргнув и глазом, чтобы сокрушать одни империи и поднимать к вершинам могущества другие. Это были дни ужаса и отчаяния, газеты писали, что теперь, когда эти зловредные русские и боши собрали все свои силы в один кулак, они обязательно нападут на Францию и Великобританию, после чего наверняка наступит Апокалипсис. Короче, было много кликушества и мало конкретики.

Эскадра прошла мимо, никто ни на кого не напал, конец света не случился, а пожелтевшие газеты, которые тарахтели об этом, благополучно отправили в мусорную корзину.

Но я забегаю вперед. В те дни приземление в городе подобного аппарата переполошило весь Амьен. Сбежавшиеся на шум ажаны мялись поодаль, боясь приблизиться, потому что человек в пятнистом мундире и обтянутом такой же тканью шлеме, сидевший в раскрытой двери аппарата, держал на коленях компактный и ладный пулемет со свисающей сбоку патронной лентой. Другой человек, одетый в черный мундир, придерживая одной рукой фуражку, взбежал на крыльцо нашего дома и передал служанке большую картонную коробку, перевязанную бечевкой. Потом он так же быстро вернулся к своему аппарату, который тут же поднялся в воздух. Под бечевку была вложена белая картонка, на которой почему-то по-немецки четким типографским шрифтом было написано: «Великому писателю от давнего почитателя», строчкой ниже «Все, что могу лично», и подпись: «адмирал Ларионов».

Внутри коробки, переложенное мягким губчатым материалом, находилось все необходимое для лечения моей болезни. Мой сын сказал, что, открывая эту коробку, он чувствовал себя инженером Сайрусом Смитом, обнаружившим сундуки, подкинутые капитаном Немо. Там была подробная инструкция, опять же написанная на немецком языке, и маленький прибор фантастического вида для измерения уровня сахара в крови. Кроме того, в коробке находилось устройство для введения под кожу лекарства, именуемого инсулином, а также триста заправленных этим лекарством сменных емкостей, каждой из которых при экономном расходе должно было хватить на неделю жизни. Экономный расход означал, что я должен соблюдать положенную в таких случаях диету и избегать употребления продуктов, провоцирующих развитие болезни.